«Она чувствовала неразрешимые конфликты»

*НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ БЫКОВЫМ ДМИТРИЕМ ЛЬВОВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА БЫКОВА ДМИТРИЯ ЛЬВОВИЧА, СОДЕРЖАЩЕГОСЯ В РЕЕСТРЕ ИНОСТРАННЫХ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИХ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА 29.07.2022.

Наталия Рязанцева была самым моим любимым сценаристом и самым любимым собеседником. При этом, говорить о ней очень трудно, потому что ее мастерство неуловимо, а тема трудноформулируема. Сегодня скажу о ней некоторые вещи, которые я понимал, но никогда не вербализовал. Именно потому что стесняешься всегда назвать вещи своими именами, а смерть — это такая вещь, которая требует подобного названия.

Зинаида Пронченко очень точно и правильно пишет, что если Рязанцевой что-то не нравилось, она не ругала — она просто курила молча. И действительно: всё последние десятилетие русской жизни она «курила молча», потому что всё шло настолько не туда. Рязанцева вообще не любила ничего объяснять. Много раз я просил ее какие-то вещи объяснить: например, про что, по ее мнению, «Пепел и алмаз» (последний фильм «военной трилогии» режиссёра Анджея Вайды, снятый в 1958 году — прим.ред.). Она тоже молча курила, а потом сказала характерным басом: «Про пепел и алмаз». И это очень точно, картина действительно про то, что одни люди — это пепел, а другие — алмаз, и алмаз не обязательно лучше пепла. Точно так же обстояло дело с ее оценками фильмов. Однажды, посмотрев одну картину, явно компромиссную, она сказала: «Мне и подвиги-то ваши неинтересны, а тем более — ваши компромиссы, ваши уступки».

В ее таком воздержании от жизни она могла дать точнейший совет. Хотя никогда не давала их напрямик. Она аккуратно подводила к мысли. Кстати, и Ахматова так же делала. Когда я писал «Истребителя» и спрашивал у неё, как быть в одной ситуации, она очень ненавязчиво, осторожно сказала: «А я вот недавно перечитывала рассказ Тургенева „Жид“». Я перечитал рассказ и нашел там ту краску, которая мне была нужна для моего эпизода.

Рязанцева воздерживалась от жизни, потому что все было не по ней. Как-то я устраивал их последний разговор с Майей Туровской (кинокритик, историк кино — прим.ред.). Туровская была на 10 лет старше. Она сказала: «Наташка, я так хорошо помню, как называла тебя Спящей красавицей. И ты до сих пор красавица!». А Наталия Борисовна ответила: «Красавица — может быть. Но увы, проснувшаяся».

Проснувшаяся в том смысле, что ее оставила зачарованность кинематографом и жизнью. У нее не было никогда иллюзий, она была человеком очень трезвым и умным — именно умным, всё понимающим про людей, разбирающимся в них. Но ей была присуща абсолютная вера в феномен искусства. Вера в то, что этим стоит заниматься, что искусство является единственной альтернативой реальности. Мы в реальности ничего исправить не можем, а в искусстве — всегда можем. Поэтому, кстати, герой, возлюбленный учительницы в «Чужих письмах», (реж И.Авербах, 1975 г. — прим.ред.), сделан художником: Рязанцева боготворила людей искусства, верила им, любила их по-настоящему.

И вот зачарованность искусством кончилась, кончилась вера в его возможности и кончился интерес к нему. А жизнь как таковая Рязанцеву никогда не интересовала, потому что жизнь для нее — это такая мельница, бесконечно перемалывающая людей.

Для неё главным сюжетом было всегда сопротивление человека среде. В фильме «Крылья» (1966 г.) директриса техникума — она такая прямая, упертая, несгибаемая. Она военная летчица и собой может быть только в небе. Лариса Шепитько сняла потрясающие сцены в небе: ей как никому другому была понятна эта поэтика неба, потому что она тоже верила в искусство и в то, чтобы человек занимался искусством. И в то, чтобы он получал спасение через искусство, Шепитько готова была вкладывать любые усилия, гореть своим внутренним неугасимым пламенем. Точно также Кира Муратова сумела снять вопреки всему «Долгие проводы» (1971 г.) по рязанцевскому сценарию.

Рязанцева для таких людей готова была работать, ради таких людей она жила. А когда вдруг всё это оказалось совершенно никому не нужно, она очень быстро почувствовала вырождение. Она всё время говорила, что во всех нынешних конфликтах ей отвратительны обе стороны. И своих студентов она воспитывала в той же бескомпромиссности.

Рязанцевой была присуща бескомпромиссность красавицы. Она была красавица, с очень пластичным меняющимся лицом. На большинстве фотографий она совершенно на себя не похожа. Последний раз мы виделись в январе прошлого года. Она уже была абсолютно замкнута, почти не принимала участия в разговоре и только молча цедила коньяк. Она могла еще иногда развеселиться, что-то вспоминая. Но в целом ей про современность говорить уже было совершенно неинтересно. Она абсолютно уходила в свой мир, она общалась там с Дунским и Фридом, с Авербахом, со Шпаликовым, вела свой диалог с Мамардашвили, общалась с Габриловичем. Она существовала среди людей, которым нужно было искусство, которые умели его делать и в нем понимали, но уже ушли. Среди нас ей было совершенно неинтересно.

Я как-то спросил у Рязанцевой, про что Шпаликов написал свой «Прыг-скок, обвалился потолок». Она сказала: про взаимную невыносимость хороших людей. И в одном мемуарном очерке про Рязанцеву замечательно написано, что её с детства волновал недетский вопрос: почему хорошие люди, которые заслуживают счастья, почти никогда его не получают? Более того, почему хорошие люди почти никогда не умеют жить?

Главный конфликт Рязанцевой в том, что для жизни требуются не те качества, которые в человеке можно считать лучшими. Жизнь все время обтачивает и направляет человека в ненужную сторону. И «Чужие письма» — как раз про саму жизнь, которая всегда побеждает. Зина Бегункова — это жизнь, приспосабливающиеся, тупая, ползучая, берущая сторону победителя, сторону силы. Зина Бегункова всесильна и она побеждает. А человек упорный, следующий в жизни какому-то вектору, почти всегда в жизни стачивается.

У Рязанцевой была довольно сильная убежденность в том, что сильные чувства как-то не для жизни: они жизни даже враждебны. Она пишет про Мамардашвили: «Мы оба уже были зрелые люди, понимавшие, что любовь — не для жизни, а для любви. Что не надо пытаться их примирить и взаимно приспособить, а надо наслаждаться тем, что есть». Для Рязанцевой жизнь не была ни праздником, ни радостью: она была обузой и каторгой. Работа для неё тоже праздником была очень редко, только когда всё получалось. А получалось редко, потому что она была к себе крайне строга.

Большая часть сценариев Рязанцевой рассказывала о противостоянии жизни и человека. И о тех тончайших, точнейших состояниях, которые позволяют себя сохранить, не вписаться в этот поток. Рязанцева была воплощением интеллигентного человека в том смысле, что не позволяла жизни направлять себя. Она сопротивлялась и ее саму этот поток никогда не нес.

Она чувствовала неразрешимые конфликты, и в основе всех ее сценариев лежит неразрешимый конфликт. Возьмем фильм «Голос», их последнюю работу с Ильей Авербахом. Героиня-актриса умирает на озвучке плохого фильма, умирает, жертвуя собой, сбегая из больницы, чтобы озвучить плохую роль в плохой картине. Но важно не то, что ты делаешь: важнее то, с каким чувством, с каким фанатичным упорством ты это делаешь. И поэтому смерть героини «Голоса» — героическая. Хотя картину никто не увидит и подвига никто не оценит. Это история про самоцельность подвига, которая была в самой Рязанцевой. И около неё некоторое количество людей научились поддерживать свой внутренний огонь — я в том числе. И поэтому мне кажется, что жизнь ее была великой героической жизнью, наверное, самого умного, самого холодного, самого трезвого и при этом самого бескомпромиссного человека, которого я знал.

Поделиться: